мужской половине рода человеческого, причем мистера Хендерсона следовало деликатно исключить из этой половины.

— Боже ты мой, — воскликнула Молли, с облегченным вздохом бросаясь в кресло, как только миссис Гибсон вышла из комнаты, — какой же я стала вспыльчивой после болезни! Но я не могла вынести ее намеки на то, что папа жалеет на тебя денег.

— Я убеждена, что не жалеет, Молли. Уж передо мной-то можешь его не выгораживать. Мне просто обидно, что мама по-прежнему видит во мне «обременение» — так в объявлениях в «Таймс» называют несчастных детишек. Впрочем, я всю жизнь была для нее обременением. Знаешь, Молли, я впадаю в какое-то непреходящее отчаяние. Нужно все-таки попытать удачи в России. Я слышала, что в Москве есть место для гувернантки-англичанки, в семействе, у которого земель целые провинции, а рабов целые сотни. Я решила им написать, но отложила до возвращения домой; уж тогда-то я никому не буду здесь больше мешать — будто бы вышла замуж. Ах, боже мой! После ночи в дороге на душе всегда тоска. Как там мистер Престон?

— Он переселился в Камнор-Грейндж, в трех милях отсюда, и больше не приезжает в Холлингфорд на чаепития. Я как-то раз видела его на улице, но это еще вопрос, кто из нас двоих сильнее старался избежать встречи.

— Ты пока ничего не сказала о Роджере.

— Верно. Я просто не уверена, захочешь ли ты слушать. Он очень возмужал, зрелый, сильный человек. Папа говорит, посуровел. Лучше задавай мне вопросы, если хочешь что-то узнать, ведь сама я видела его всего один раз.

— Я надеялась, что к моему возвращению он уже уедет из этих краев. Мама сказала, он собирается в очередное путешествие.

— Не знаю, — ответила Молли. — Полагаю, тебе известно, — добавила она и закончила не без колебания: — что он хочет видеть тебя?

— Нет! Я ничего такого не слышала. Было бы куда лучше, если бы он удовлетворился моим письмом. Я старалась писать как можно определеннее. А если я откажусь от этой встречи, чья воля возобладает — его или моя?

— Его, — ответила Молли. — Притом ты должна с ним увидеться — это твой долг; без этого он не успокоится.

— А если он уговорит меня возобновить помолвку? Я ведь потом ее снова разорву.

— Ну, как же он сможет тебя «уговорить», если ты давно все решила? Или все-таки не решила, Синтия? — спросила Молли, и на лице ее мелькнуло робкое беспокойство.

— Я все решила. Я собираюсь обучать русских девочек. И никогда ни за кого не выйду замуж.

— Ты это говоришь не всерьез, Синтия. А ведь речь идет об очень серьезных вещах.

Но на Синтию, как это с ней бывало, нашел бесшабашный стих, и больше от нее не удалось добиться ничего разумного или рассудительного.

Глава 56

«Уходит любовь, и приходит любовь»

На следующее утро миссис Гибсон проснулась в гораздо более благожелательном расположении духа. Она написала и даже отправила задуманное накануне письмо, теперь оставалось держать Синтию, как она это называла, «в приличествующем настроении» — а именно лаской принудить ее к покорности. Однако она понапрасну тратила силы. Еще до того, как спуститься к завтраку, Синтия получила письмо от мистера Хендерсона — признание в любви и новое предложение руки и сердца, в совершенно недвусмысленных выражениях; за этим следовал намек на то, что, не в силах сносить медлительность почтовой службы, он намерен отправиться в Холлингфорд за нею следом и прибудет в тот же час, что и она, но сутками позже. Синтия никому не обмолвилась об этом письме. В столовую она спустилась поздно, мистер и миссис Гибсон уже закончили завтракать, впрочем ее непунктуальность вполне оправдывало то, что предыдущую ночь она провела в дороге. Молли еще недостаточно окрепла, чтобы вставать в столь ранний час. За столом Синтия почти не открывала рта, да и до еды не дотронулась. Потом мистер Гибсон, как обычно, уехал к больным, а Синтия с матерью остались наедине.

— Милочка моя, — сказала миссис Гибсон, — ты не притронулась к завтраку, а это нехорошо. Боюсь, снедь у нас совсем простая и незамысловатая, и после всех этих разносолов на Гайд-парк-стрит…

— Нет, — ответила Синтия. — Просто я не голодна.

— Будь мы богаты, как твой дядюшка, я сочла бы своим долгом держать элегантный стол: это отнюдь не противоречит моим желаниям, но, увы, ограниченные средства порой препятствуют их осуществлению. Боюсь, что, при всем своем усердии, вряд ли мистер Гибсон будет когда-либо зарабатывать больше, чем нынче, а вот в юриспруденции возможности заработка почти безграничны! Лорд-канцлер! И титул, и состояние!

Синтия слишком глубоко погрузилась в размышления и чуть было не оставила эту тираду без ответа, однако потом сказала:

— Безработных стряпчих тоже полно. Взгляни на дело с другой стороны, мама.

— Возможно; вот только я успела подметить, что у многих стряпчих есть состояния.

— Не исключено. Мама, вероятно, нынче утром к нам зайдет с визитом мистер Хендерсон.

— Боже, девочка моя дорогая! Но откуда ты это знаешь? Синтия, душенька, я могу тебя поздравить?

— Нет! Просто я решила, что должна тебе сказать. Сегодня утром я получила от него письмо, он собирается приехать на «Арбитре».

— Но он сделал предложение? Я уверена, что он, по крайней мере, собирается его сделать!

Синтия немного поиграла чайной ложкой, прежде чем ответить, а потом подняла глаза, будто пробуждаясь от дремы, и вроде как уловила эхо материнского вопроса.

— Предложение! Да, вроде как.

— И ты его приняла? Ответь «да», Синтия, осчастливь меня!

— Я не собираюсь отвечать ему «да» только ради того, чтобы кого-то осчастливить, кроме себя самой, а план поехать в Россию кажется мне очень привлекательным.

Это, надо признать, она сказала только ради того, чтобы уколоть миссис Гибсон и пригасить ее бурные изъявления восторга; сама она уже почти приняла решение. Впрочем, это никак не подействовало на миссис Гибсон, которой поездка в Россию представлялась даже менее вероятной, чем была на самом деле. Ибо мысль о том, чтобы поселиться в новой, незнакомой стране, среди новых, незнакомых людей, чем-то притягивала Синтию.

— Дорогая моя, ты всегда выглядишь восхитительно. Но тебе не кажется, что стоило бы надеть твое очаровательное шелковое сиреневое платье?

— Я не намерена менять ни нитки, ни булавки в том наряде, который сейчас на мне.

— Ах ты, душенька моя своевольная! Да ты же сама знаешь, что прекрасно выглядишь в чем угодно.

И, поцеловав дочь, миссис Гибсон вышла из комнаты, дабы заказать второй завтрак, который немедленно продемонстрировал бы мистеру Хендерсону, что его